|
Старый Крым, городское кладбище |
Журавлиные эскадрильи, Агармыш, что вплывал во тьму. Не в Москве тебя хоронили — В тихом — тихом Старом Крыму. | Я твою выполняла волю... Громко бился об урну шмель. Было с кладбища видно поле И дорога на Коктебель. |
Эти строки — из поэмы «Ноль три», которую Друнина посвятила памяти своего мужа. Она уже тогда знала, что не оставит его одного лежать в старокрымской земле, и на надгробной мраморной плите, которую Друнина привезла из Москвы, было место и для ее имени:
Старый Крым — последняя обитель, Черный камень — все как в страшном сне... Не судите, люди, не судите: Здесь лежать положено и мне. |
Поэты — люди с обнаженной совестью, с обостренным чувством добра и зла, чутко реагирующие даже на чужую боль. А когда больно всему народу, когда беда — со всей страной, — поэтам больнее всего. В считанные дни до распада Советского Союза Юлия Друнина принимая решение уйти из жизни. Своему другу, Владимиру Савельеву, оставляет предсмертную записку: «... Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я можно только имея крепкий личный тыл... А я к тому же потеряла два своих главных посоха — ненормальную любовь к старокрымским лесам и потребность «творить»... Правда, мучает мысль огрехе самоубийства, хотя я, увы, неверующая. Но если Бог есть, он поймет меня... 20.11.91 г.».
В предсмертном письме к Виолетте Орловой Юлия Друнина завещает: «А теперь самое сложное. После кремации урну надо отвезти в Старый Крым и захоронить ее рядом с памятником Алексея Яковлевича. Под плитой, понимаешь? Я бы с удовольствием сделала это сама, но... Еще бы мечталось перенести на плиту наш общий снимок, который прилагаю... Так надо! 20.Х1.91. Господи, спаси Россию». В этот же день она в своем дачном гараже принимает снотворное и, включив обогреватель автомобиля, навечно засыпает... Все, что ей так было дорого, — любимый человек, старокрымские леса, — теперь рядом с ней.
начало::окончание
Поиск по сайту |
|