Литературная критика - Романтический мир Александра Грина
Загадка Грина - вперёд - к началу раздела Литературная критика

В архиве Э. Казакевича сохранилось несколько строк, посвященных Грину. Там писатель, в частности, говорит, что существует «загадка Грина», разрешив которую мы продвинемся в понимании каких-то немаловажных черт литературного процесса эпохи. То, что Э. Казакевич употребляет именно выражение «загадка», не случайно. Такое впечатление создают и превратности судьбы гриновского наследия, и особенности его художественного метода, и связь его произведений с советской литературой в полом, и секрет огромной популярности творчества Грина у наших современников. Даже простая библиографическая справка, лаконично характеризующая объем творческой работы Грина, мы уверены, противоречит той атмосфере, которая до сих пор еще окружает его имя в представлении немалой части читающей публики, прекрасно понимающей разницу между «сказками» к изображением «настоящей жизни». Начав свой литературный путь в 1906 году, Александр Степанович Грин (А. С. Гриневский, 1880—1932) создал за последующие двадцать пять лет работы свыше четырехсот произведений. Наследие его полностью не собрано до сих пор. В предреволюционное десятилетие и в первые годы после Октября Грин печатался более чем в шестидесяти периодических изданиях — от «Биржевых ведомостей» и «Образования» до «Нового Сатирикона» и «Красной газеты».

Первое, трехтомное, собрание сочинений Грина появилось в 1913 году. В 1927 году издательство «Мысль» предприняло выпуск полного собрания его сочинений (восемь томов из аннексированных пятнадцати увидело свет). Последнее, шеститомное, наиболее представительное собрание сочинений Грина читатель получил в 1965 году. Были, однако, периоды, когда книги Грина либо не издавались совсем, либо содержали стереотипный и весьма ограниченный набор произведений. И здесь сыграли свою роль не только особенности творчества Грина, но и некоторые исторические обстоятельства.

Литературная судьба Грина сложилась крайне своеобычно. Имя его никогда не пользовалось расположением критики. До революции о Грине писали мало и, за исключением нескольких статей, пренебрежительно. Его квалифицировали как эпигона западноевропейской приключенческой литературы, плохо владеющего русским языком; беллетриста, чьи сюжеты неправдоподобны, описания свидетельствуют о недостатке культуры, герои ходульны. «Нехотя, против воли, признают меня российские журналы и критики; чужд я им, странен и непривычен» (Цит. по предисловию В. Вихрова «Александр Грин» в кн.: Александр Грин. Избранное в двух томах, т. I. Симферополь, Крым-издат, 1962, стр. 5),— с горечью констатировал Грин в письме к редактору «Журнала для всех» В. С. Миролюбову.

В первое послереволюционное десятилетие тон критиков Грина стал прямо враждебным. К обвинениям в эпигонстве и искусственности прибавились выводы об антиисторизме и антисоциальности: «Это удивительное, упорное какое-то несоответствие, отсталость от жизни» (А. Меч (рец.)—«Литературный еженедельник», 1923, № 2, стр. 16); «Рассказы Грина сделаны в обычном для этого писателя плане — в отрыве от времени и, пожалуй, пространства... он безнадежно далек от нашей современности» (С, Динам о в. Авантюрная литература.— «Книгоноша», 1926, М 26, стр., 29). Положение обострялось общим наступлением рапповцев на романтизм. Естественно, что в формулу «Долой Шиллера!» легко подставлялись и другие имена.

«Антигриновские» настроения 20-х годов были исторически объяснимы: в условиях, когда закладывались основы социалистического реализма, когда актуальности, злободневности художественной литературы, ее участию в социалистическом строительстве придавалось первостепенное значение в связи с задачами пропаганды новой идеологии и обостренной классовой борьбой, романтические творения гриновской фантазии, с их «всечеловеческим» гуманизмом, тонким лиризмом, вниманием к интимной стороне жизни человеческой души могли занять место только на периферии литературного движения эпохи.

«Гриноведение» 30-х годов резко изменило свою окраску, став более спокойным, объективным, непредвзятым. Именно в это десятилетие появились статьи о Грине К. Зелинского, М. Шагинян, К. Паустовского, Ц. Вольпе, Мих. Левидова, Мих. Слонимского, И. Сергиевского, А. Роскина — работы, не утратившие своего значения до сих пор и как бы продолжившие те тенденции, которые еще до революции наметились (хотя и не встретили понимания и поддержки) в рецензиях А. Г. Горнфельда и Л. Войтоловского, а в 20-е годы — у С. Боброва, Я. Фрида, А. Вайсброда.

Предвоенный год свидетельствовал о том, что в отношении критики к творчеству писателя появились новые оттенки, грозящие рецидивом прошлого. Возвращение к вульгарно-социологической трактовке произведений Грина было задержано войной, но впоследствии все же совершилось в 1949—1950 гг.

В сложных и подчас драматических ситуациях, которыми изобиловала судьба творчества Грина, есть свои внутренние закономерности. Не следует забывать об острейшей идеологической борьбе 20-х годов, как не следует забывать и о том, что статья В. Смирновой «Корабль без флага» (Вера Смирнова. Корабль без флага.— «Литературная газета», 23 февраля 1941 года) написана за несколько месяцев до начала Великой Отечественной войны. И дело не только в том, что критика, чутко реагируя прежде всего на требования момента, не всегда обладала достаточной объективностью и дальнозоркостью. Непреходящая этико-эстетическая ценность творчества Грина, которая и является причиной постоянного возвращения к нему читателей, в определенные исторические периоды отступала на задний план, и под ударом оказывались именно неприемлемые для времени черты художественного метода писателя. Мы считаем необходимым подчеркнуть, что колебания критических оценок не были хаотическими или чисто вкусовыми, но подчинялись определенной логике событий, не утратившей своей потенциальной силы и в настоящее время.

Годы Великой Отечественной войны неожиданно восстановили искусство Грина в гражданских правах. «Оборонными» назвал тогда его произведения К. Паустовский (К. Паустовский. Александр Грин.— В кн.: А. Грин. Алые паруса. М.— Л., 1944, стр. 6). На сцене Большого театра с успехом шел балет «Алые паруса», и Д. Шостакович писал о нем: «Театр в наше трудное военное время сумел создать еще одно произведение... близкое нам по своей возвышенной, благородной, гуманистической идее» («Правда»,. 18 февраля 1943 года).

Тем не менее с 1946 года издание произведений Грина прекратилось, а в январе 1950 года появились почти одновременно две статьи — А. Тарасенкова и В. Важдаева, дававшие теоретическую мотивировку молчаливого исключения произведений Грина из фонда советской литературы. Написанные в худших традициях вульгарного социологизма, статьи эти не заслуживают сейчас особого рассмотрения (достаточно сказать, что все когда-либо звучавшие обвинения в адрес писателя были стянуты здесь в единый узел и переведены из эстетического плана в политический), и мы упоминаем о них лишь как об эпизоде, ярко характеризующем сложную историю гриновского наследия.

Появившись вновь на книжных прилавках в 1956 году, произведения Грина не просто вернулись к ожидавшему их читателю, но прозвучали особенно сильно в обстановке общественного подъема, переживаемого страной. Благотворные процессы роста общественного сознания, подъем чувства личности, усиление внимания к внутреннему миру человека, вопросам этики, эстетическому идеалу — все это способствовало обострению внимания к романтическому направлению в искусстве вообще и к творчеству Грина, в частности.

Объективно назревшая необходимость пересмотра «дела Грина», о которой первым решительно заявил в своей блестящей статье Марк Щеглов (М. Щеглов. Корабли Александра Грина.— «Новый мир», 1956, № 10), привела в конечном счете к удивительному даже для такой удивительной судьбы взлету популярности писателя.

на верх страницы - вперёд - к содержанию - на главную