Современная литературная критика: статьи, очерки, исследования
Александр Степанович Грин: взгляд из XXI века
к содержанию

Н. И. Перминова
ГРИН И АССОЛЬ

Как-то на маленьком полустанке, сидя на крыльце станционного домика, утопающего в августовских зарослях, мы коротали время до вечерней электрички с миловидной романтичной женщиной, новоиспеченным кандидатом биологических наук Линой Скрябиной. Я возвращалась в город после грибной охоты, она из своей летней лаборатории - охотничьей избушки, где два дня назад столкнулась на малиннике нос к носу с медведем...

По привычке, я расспрашивала свою попутчицу о ее необычной, на мой взгляд, профессии. И в разговоре возник Московский университет и имя писателя Грина. МГУ помог осуществить мечту стать ботаником, а любимый писатель Александр Грин - выбрать место работы. Захотелось именно туда, где он родился и рос. Вот так порой невзначай, опосредованно и можно узнать о влиянии писателей на человеческую душу и судьбу. А сколько их, какие тысячи затронуты гриновским ветром надежд!

Это были семидесятые годы, когда московские центральные издательства начали, отдавая должное таланту писателя, тиражировать его книги. Тогда, в годы подъема целины и строительства сибирских ГЭС, как ни странно, романтика гриновских книг оказалась созвучной порывам молодых душ. Но в самом Кирове о нем говорили еще робко и невнятно и только энтузиасты бились за его возвращение домой.

Наш разговор на полустанке был мне более чем понятен. И хотя меня в город на Вятке привел другой, нежели Лину, случай, мы поселились на ул. Энгельса, прежде Преображенской. Здесь, чуть ниже к реке, напротив дома, где в свое время жил другой неистовый мечтатель - подросток Костя Циолковский, доподлинно проживал Саша Гриневский.

Через десяток лет по недомыслию чиновников этот дом был снесен. Проходя мимо, я часто воображала их мальчишескую обостренную одинокость, хотя и в разное время — пути их в Вятке не могли пересечься. Если Костю в своем воображении я часто видела на одной из вятских колоколен, то Саша Гриневский худой, как кузнечик, сидел у меня на высоком откосе над рекой. Полноводная, плавнотекучая, она несла на себе плоты, баржи и суда.

Пароходы причаливали, и выгружались товары, а по сходням спешил разноцветный шумный люд - наполненный настроением других городов и пространств. А над всем этим неслись, отражаясь в реке, низкие облака. И неслись его мысли, сплетаясь в желанную жизнь, а та, что оставалась в их небольшой городской квартирке, на нашей общей улице, словно бы уменьшалась и таяла.

Александр Грин, которого я знала по книгам, стал теперь частью моего воображения и жизни. Мир тесен. Оказалось, что у моего редактора на областном радио В. В. Салейникович сестра жила в городе Старый Крым, недалеко от домика Гринов, и потому она знала, что туда из лагеря вернулась и создает музей вдова Александра Степановича Нина Николаевна и что ее не очень-то там жалуют. Так оказывается жива та, которой он посвятил подношение - свои «Алые паруса»! Та, которая, быть может, сама в чем-то Ассоль!?

В первый же свой полноценный отпуск в 1968 году мы поехали именно в Крым, где жил и умер Грин. Поселились мы на турбазе в Коктебеле, где неподалеку стоял закрытым знаменитый дом М. Волошина и по набережной гуляли отдыхающие маститые советские писатели. Но не они будили наше молодое воображение. Нам надо было в Старый Крым.

И вот ня экскурсионном автобусе, который шел с заходом в домик Грина, мы прибыли к беленькой маленькой мазанке, утопающей как все вокруг в пышных кронах плодовых деревьев. Внутри домика было по больничному бело - белые стены, в белом покрывале лежанка у окна, на которой умирал писатель. На стене висела его фотография, сделанная в последние дни жизни. Минимум мебели - письменный стол, на котором лампа, фотография, рукопись, книги. Простота, почти бедность. Молоденькая девушка провела экскурсию. Все?!

Люди поспешили в автобус. Мы спросили о Нине Николаевне. Девушка ответила, что она не принимает. Мы попросили сказать ей, что мы с Вятки, с родины Грина. Несколько человек из автобуса тоже остановились. Девушка ушла в глубь двора и вскоре оттуда, из небольшой то ли летней кухни, то ли кладовой вышла седая полная, но статная женщина. Нам махнули рукой, и мы подошли.

О чем мы говорили? Конечно, это был общий разговор о том, как мы любим Грина, о том, что из его произведений читали. Она рассказала, что помогают ей создавать музей из их старого домика только энтузиасты - поклонники таланта ее мужа. Не преминули мы спросить, помнил ли он Вятку и не скучал ли по ней. «Вспоминал редко и с грустью, - ответила она. - Тяжело ему там жилось». И, увидев у меня однотомник А. Грина «Белый шар», она протянула руку и, открыв, написала «На память о домике Александра Степановича Грина в гор. Старом Крыму. 31.VII.1968 г. Н. Н. Грин».

Мы пригласили ее побывать на Вятке. Она грустно, как на несмышленышей, посмотрела на нас. Что мы знали в то время о трагической судьбе этой женщины, его вдовы, отсидевшей в сталинских лагерях и лишь много позднее полностью реабилитированной? Она стояла перед нами пожилая, седовласая, с мягкими чертами лица и выразительными глазами - интеллигентная женщина из «бывших», светлая старенькая кофточка свободно спадала на длинную до щиколоток юбку, на которой в нескольких местах сидели искусно пришитые лоскутные заплаты. Они больно царапнули меня, примагнитили взгляд: словно девочка Ассоль забыла переодеть свою юбку из далекого и трудного детства.

Час назад нас не пускали в автобус из-за того, что мы надели шорты, специально сшитые для поездки к морю. Чтобы, как было сказано, не оскорблять таким, по тем временам фривольным, нарядом общественность. Мы, самоуверенные в своей мелочной правоте, все же ради поездки переоделись. Но чувство несправедливости родило в нас протест, и потому ехали мы сюда дерзкие, возбужденные несправедливостью и ханжеством, а теперь стояли притихшие и растерявшиеся от неожиданного контраста жизни бедной, гордой и созидательной вопреки всему.

Это был тихий урок, который дала сама жизнь. Праздник гриновских книг, где добро прорастает над злом, где по желанию можно летать и бежать по волне, где чудесное ждет тебя за любым поворотом, где красивые чувства и благородные поступки преображают людей, стал после этой поездки прочитываться вполне реально и трагично как забота писателя о бедах и страстях людей, их мужестве в достижении радостей, желании писателя усовершенствовать и облагородить душу человека.

Гриновский придуманный мир, в который входишь легко и обживаешься там с интересом, действует как прививка. Особенно смолоду. Потому что, выйдя из него, уже навсегда остаешься с разбуженным воображением, и оно будет в самых неожиданных ситуациях спасать от страхов и безысходности и манить в таинственное завтра радостью ожидания.

Дворянин и беглый рядовой, владелец литературной приморской страны с городами и портами и этой крошечной татарской мазанки -его убежища последних лет, писатель из северной Вятки Александр Грин подарил юной Ассоль не только ожидаемое счастье, но и дал ей великое мужество в испытаниях жизни.

на верх страницы - к началу раздела - на главную