| ||||||
| Владимир Сандлер - Жизнь Грина в письмах и документах СолдатПотом были новые дороги, попытки найти в жизни своё, настоящее место и, наконец, добровольная служба и армии (по законам Российской империи, как первый ребенок, он не подлежал воинской повинности). Отец был рад такому решению: он надеялся, что суровая армейская дисциплина сделает из сына человека. В том, что Александр не мог по-настоящему устроиться, отец видел единственно его неумение подчиняться существующим порядкам. «Меня отдали в солдаты, причем, так как я не выходил в объеме груди на 1/4 вершка, отложили прием на март следующего года. Затем канцелярия воинского начальника всосала меня своими безукоризненными жабрами, и я поехал среди других таких же отсрочников в город Пензу, через Челябинск и т. д.» (рассказ «Тюремная сторона»). Кругом стояли занесенные снегом леса. Тишину их будил только пронзительный свисток паровоза. Грим смотрел на белую пелену снега, рваные клочья дыма, относимые назад, вслушивался в стук колес. «Ну что такое ружье? Девять фунтов, — думал он. — В стрельбе и не подведу. Зато всегда буду сыт и одет». Он так устал (и постоянного недоедания, от жизни кое-где и кое-как. Но уже в первые «два-три дня приемки, разбивки, выдачи мундиров, заплатанных и перезаплатанных» его охвтило чувство глухой враждебности. Если бы его спросили о причине неудовольствия, он, вероятнее всего, не смог бы ответить толково и обстоятельно. Что-то сковывало его здесь, но это «что-то» было пока еще не ясноо для него самого. Простым деревенским парням, приехавшим с ним, явно нравилась солдатская форма, которую они видели на старых служаках и которую им предстояло надеть вскоре, после присяги. Ему же всё это было безразлично. Он уже успел поездить по свету, насмотрелся на разных людей и их обычаи. Он ни перед кем не заискивал и искренне удивлялся, почему новички «со сладострастием угодливости работали щетками», чистя фельдфебелю сапоги, почему вообще надо льстить, изгибаться и трепетать даже перед мелким начальством? «Как человек бывалый и развитой» Грин «быстро усвоил всю несложную мудрость шагистики и вывертывания носков, съедания начальства глазами, ружейный механизм и — так называемую „словесность"». Он привык быть себе хозяином, спать и есть, когда захочется, привык быть несвязанным. Здесь же он был заперт в четырех стенах казармы и все его желания и потребности натыкались на «пожелания» начальства. Он понял, что царская армия закабаляет человеческое «я», и с этим примириться никогда не мог. -return_links(); ?>- «Моя служба прошла под знаком беспрерывного и неистового бунта против насилия. Мечты отца о том, что дисциплина «сделает меня человеком», не сбылись. При малейшей попытке заставить меня чистить фельдфебелю сапоги, или посыпать опилками пол казармы (кстати сказать — очень чистой), или не в очереди дневалить, я подымал такие скандалы, что не однажды ставили вопрос о дисциплинарных взысканиях. Рассердясь за что-то, фельдфебель ударил меня пряжкой ремня по плечу. Я немедленно пошел в «околодок» (врачебный пункт), и по моей жалобе этому фельдфебелю врач сделал выговор. На исповеди я сказал священнику, что «сомневаюсь в бытии бога», и мне назначили епитимью: ходить: в церковь два раза в день, а священник, против таинства исповеди, сообщил о моих словах ротному командиру. Командир был хороший человек—пожилой, пьяница и жулик, кое-что брал из солдатского порциона, но он был хороший человек. Он скоро повесился на поясном ремне, когда его привлекли к суду. Был я очень удивлен, когда взвод наш по приказанию ротного командира был выстроен в казарме и ротный произнес речь: «Братцы, вы знаете, что есть враги отечества и престола; среди нас есть такие же, опасайтесь их", - и т. д. — и грозно посматривал на меня. Но что в этом? Грустно мне было слушать эти слова... Лагерные занятия прошли хорошо. (Между прочим, и брал в городской библиотеке книги; однажды к моей постели подошел взводный, развернул том Шиллера и, играя ногами, зевая, грозно щурясь, ушел.) Я был стрелком первого разряда (в послужном списке Грин числится стрелком третьего разряда). „Хороший ты стрелок, Гриневский,— говорил мне ротный, — а плохой ты солдат"». Грин рассказал жене, что из десяти месяцев службы и армии три с половиной он провел в карцере, на хлебе и воде. В ноябре 1902 года Грин бежал из армии. | |||||
| ||||||
