Литературная критика - Поэзия и проза Александра Грина
Вместо предисловия - вперёд - к содержанию

Привычно легко складываются слова: поэзия детства. 30 июня 1932 года почтальон приносит бандероли с авторскими экземплярами «Автобиографической повести». Грин не может прочесть ни строчки — не видит. 8 июля он умирает.

Известно: книги о детстве и юности пишут, когда настает пора подводить жизненные итоги или когда потеряны пути и надо отыскивать родник, чтобы испить живой воды. У Грина не то. Он написал о своих истоках, завещая продолжить борьбу за поэзию жизни. Потому что не хотел другим такого детства и такой юности. Поэзия детства складывается из всем понятных вещей: родительская любовь, участливое внимание наставников, первые радости постижения мира, первый друг, первая детская любовь — «детское живет в человеке до седых волос» («Жизнь Гнора»).

Ничего этого у Грина не было. Его детство — какая-то насмешка над «поэзией детства». «Автобиографическая повесть» написана едко, будто до конца жизни так и жгли слезы обид. Мать дразнила песенкой: "Ветерком пальто подбито, А в кармане — ни гроша. И в неволе — Поневоле — Затанцуешь антраша!". Песенка предрекала будущее. Написал талантливые стихи — выгнали из гимназии. Просил, унижался отец, ходил к губернатору — выгнали.
Первая радость: купили старенькое шомпольное ружье. Охотился, стрелял воробьев и галок, кукушек и дятлов. Добычу дома жарили, он съедал ее. Кто любит Грина, с разочарованием читает «Автобиографиче­скую повесть». Истоки необыкновенной личности?! Нет, жареные галки. Некрасиво.

Что любил Грин в детстве? Из того, что видел и знал, — ничего. А любил то, чего никогда не видел, — море. Первое прочитанное им слово — море. Море в Вятке! Прекрасное в детстве для нормального, естественного развития необходимо не менее, чем воздух. Если прекрасного нет, ребенок или погибает, становясь «как все» (чиновник, торгаш у Чехова не столько занятие, сколько мировоззрение и характер), или воссоз­дает его силой мечты. «Прочитанное в книгах, будь то самый дешевый вымысел, всегда было для меня томительно желанной действи­тельностью» (6, 231 - Грин А. С. Собр. соч. в шести томах, Т. 6. М., Изд-во «Правда», 1965, с. 231. В дальнейшем том и страница указываются в тексте). Но ведь это страшный сигнал опасности! Книга может стать путеводной звездой, но может послужить и над­гробием для прекрасных порывов, не находящих практического применения.

Чеховские мальчики бежали в «пампасы» от томительно бедной жизни. Монтигомо Ястребиный Коготь, он же Чечевицын («Мальчики»), — это Гриневский. Первая глава «Автобиографической повести» называется «Бегство в Америку». Несостоявшееся бегство: «теперь смутно почувствовал я истину жизни: необходимость знаний и силы, которых у меня не было» (б, 236). Чеховские мальчики бежали в Америку, их вернули взрослые. 23 июня 1896 года (через два месяца ему исполнится шестнадцать лет) с двадцатью пятью рублями Гриневский поехал в Одессу, к морю. Гриневского никто не возвращал. Деньги дал отец. Он возвращался сам, много раз, потерпев очередное пораже­ние, наголову разбитый мечтатель. Потому что море было не такое. В Вятке подросток Гриневский как зачарованный смотрел на приезжавших туда изредка матросов — для него они были гостями из таинственного, прекрасного мира. При ближайшем рассмотрении они оказывались прозаическими людьми. «Меня интересовали впечатления далеких стран, бурь, битв с пиратами, а он говорил о пайке, жалованье и дешевизне арбузов» (6, 247). Это один. А вот второй: «Я видел, что он смотрел на море как на работу, а не как на героическую поэзию, и отвернулся от него сердцем своим» (6, 248).

Гриневский отправился на поиски своего моря. Море оли­цетворяло поэзию жизни. Но на море, по которому он плавал, торговали, обсчитывали, голодали и дрались. Романтик всегда максималист: все или ничего. «Раз море не такое, я отвертываюсь от него». Убегал в Вятку. Возвращался. Не такое! Убегал вновь. Ходил в «пампасы» — на Урал, в Страну Золота. Видел, как блестит монета на залитом водкой столе. Уходил траппером, как Нетти Бумпо — Кожаный Чулок. Возвращался. Все было не то. Нет, сильным был человеком тщедушный и узкоплечий Гриневский. Не сдавался. Работал банщиком в Мурашах. Отъедался. И уходил опять.

Море может сильно ударить о камни, долго не встанешь, 18 марта 1902 года Гриневский добровольно пошел в солдаты, словно мало ему было знакомства с тупым, косным, бездуховным бытом. Или это было с отчаяния? Узнал полной мерой, что такое солдатчина. И бежал. Поймали, судили — снова бежал. И стал революционером. Революционерами становились по идейным соображениям или если захватывала мода на революцию. Гриневский пошел в революцию по соображениям эстетическим. Энергия поисков прекрасного требовала активного исхода. Революционную партию он подыскал для себя, как думал, самую романтическую — эсеров. Террор, заговоры, бомбы, «эксы», покушения — это было по нему.

Как вспоминал один из идейных руководителей Алексея Долговязого-Гриневского Н. Я. Быховский, его мало интересовала эсеровская программа — уже тогда он был плохим политиком. Однажды он рассказал о поединке с городовым, которого будто будто бы убил из браунинга наповал. «Хорошо, что мы воздержались от оповещения этой выдумки, иначе попали бы в скандальное положение (Воспоминания об Александре Грине. Лениздат, 1972, с. 435). Как видим, фантазия и тогда уже была сильно развита у будущего беллетриста. С. Н. Слетов, под руководством которого Гриневский около месяца работал в Киеве, называл его «гасконцем» за страсть к выдумкам.

Правда, на какое-то время Гриневский увлекся пропагандистской работой и вел ее успешно, однако «выдумки» говорят о том, что и у эсеров не нашел он того, чего столь напряженно искал: все это было далеко от истинной романтики и прекрасного, все это было не то. И как случалось уже не раз, море выбросило его на берег. Предательство, арест, тюрьма в Феодосии, тюрьма в Севастополе. Долго не видел он моря, хотя оно было рядом. Эсеровская игра в революцию окончательно разочаровала. Честолюбивые помыслы «вождей», мелкая конспиративная возня, муторная подготовка «актов», которые ровным счетом ничего не меняют... ненастоящее! Будет еще тюрьма — петербургские «Кресты», будет ссылка в Туруханский край и побег из нее, позднее — ссылка в Архангельский край, однако Грин уже давно вышел из игры.

«Все вокруг (было как бы неполной, ненастоящей действительностью» (6, 361) — так Грин охарактеризовал свое состояние после выхода из севастопольской тюрьмы. Но это и его обычное мировосприятие. Он — романтик. Отойдя от революционной деятельности, Грин не прекратил своих поисков поэзии. В жизни он ее не нашел. Оставалось искусство. Так Гриневский стал Грином, то есть писателем. Теперь он будет воевать с прозой и создавать поэзию средствами искусства. «Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду» — известные слова Ф. Сологуба из предисловия к «Навьим чарам» он знал, хотя и не подписался бы под ними. Все он понимал на свой лад. Грин начал свой поиск в литературе. Пошел один в неведомый путь, как все на свете привык уже делать один.

на верх страницы - вперёд - к содержанию - на главную